Ноам Хомский: Один из доводов, которые выдвигаются в пользу рынка, гласит: рынок, дескать, предоставляет человеку возможность выбора. Так сказать, рынок – демократическое установление, дозволяющее любому и каждому выбирать по своему вкусу. На деле же происходит обратное. Рынки по природе своей ограничивают человеческую возможность выбора – и очень существенным образом.
Возьмем, например… возьмем вполне определенный пример. Нынче вечером я намерен отправиться домой. Рынок предлагает мне: хочешь ехать – выбирай меж «Тойотой» и «Шевроле». А вот выбора меж автомобилем и «подземкой» рынок отнюдь не предлагает.
Разумеется, так было бы лучше и для меня самого, и для моих внуков, и для окружающей среды, – но выбора меж автомобилем и «подземкой» на рынке не существует. Рынки резко ограничивают потребительский выбор – и тут наличествует множество отрицательных сторон, даже если не принимать во внимание внешних последствий подобной экономической деятельности – разрушительных для природы.
Итак, с одной стороны, многие возможности выбора просто-напросто отсутствуют – зачастую именно те, которые привлекли бы любого и всякого потребителя – например, вашего покорного слугу… А с другой стороны, рынок поощряет и развивает самые непривлекательные черты натуры людской. Он обращает человека существом алчным, жаждущим лишь загрести побольше чистогана, безразличным к нуждам общества и ближнего – это прямо противоположно тому, что и Адам Смит, и Дэвид Юм, и другие полагали средоточием людской сущности. На рынке и не может быть иначе.
А отсюда вытекает и вопрос об уже упомянутых внешних последствиях экономической деятельности… м-м-м… убийственных для человечества в целом. Сами посудите: вполне в духе рыночной экономики стремление корпорации ExxonMobil получить наивысшую мыслимую прибыль – независимо от того, что случится после этого со всем людским родом. И корпорация своего добивается.
На днях ExxonMobil опять объявила: мы не желаем гоняться за скудными доходами, которые возможно извлечь из возобновляемых источников энергии, – лучше мы из недр земных достанем все ископаемое топливо, какое там отыщется. Пустим в дело новейшие технологии, получим исполинскую прибыль – и т. д., и т. п. Разумеется, внукам этих дельцов, того гляди, окажется негде существовать на разоренной земле, – но это уже малосущественно. Тем и отличается рыночная экономика: тебе наплевать на внуков, тебе требуется только завтрашний барыш, а там – хоть потоп.
Таковы неотъемлемые отличительные свойства, рынку присущие. Для человеческой личности они пагубны – в буквальном смысле слова! – среди многого прочего, еще и тем, что резко сужают возможность выбора, сводя все людские устремления к жажде наживы. А это, в свой черед, приводит к… м-м-м… возникновению человеконенавистнической общественной среды, где цветут человеконенавистнические взаимоотношения – и даже психика отдельной личности становится человеконенавистнической.
Все это, увы, вполне понятно и естественно. Оглянитесь на историю. Мало сыщется случаев, когда рынки действительно функционировали с пользой. Возьмите, скажем, Третий мир, именно из-за рынков своих и сделавшийся Третьим. Возьмите Египет с Индией – там рыночные отношения попросту навязывались. В итоге обе страны утратили свою промышленность – и то же самое произошло бы с Соединенными Штатами, не последуй они рекомендациям Адама Смита и не сделай прямо обратного.
Любопытные дела творились у англичан. В 1846 году на тамошней почве поднялась и покатилась целая волна промышленного роста, возникали деловые сообщества, общая сумма акционерного капитала в расчете на душу населения была вдвое выше, нежели в любой иной стране.
При таких условиях английские купцы и про
мышленники – правящий класс Англии – позволили себе задуматься: не пора ли ввести свободную торговлю? Ибо свободную торговлю приветствует любой, намеренный в итоге выиграть.
И они сделали шаги в сторону laissez-faire [вседозволенности. – фр.] – известные шаги… А индийский свой рынок поддерживали, но делали защищенным – огромный рынок, и он оставался защищен таможенными рогатками: никакой свободной торговли! Свободно торговать с окружающими странами индийцам не дозволялось.
Поставленный экономический опыт не продлился. Последствия laissez-faire оказались настолько вредоносными для английских фабрикантов, купцов и промышленников, что эксперимент поспешили прервать.
А к 1920-м годам, когда Япония уже начала одолевать в конкурентной борьбе, Британская империя объявила: больше никакой свободной торговли вообще. «Оградите империю от соперничества – мы не выдержим конкуренции!»
Стало быть, когда вы намерены в итоге выиграть, свободная торговля поощряется – правда, с ограничениями. Но если… если вы не рассчитываете выиграть… Подобное произошло с Соединенными Штатами. От возникновения своего и до Второй мировой войны США оставались, вероятно, самым протекционистским государством на свете – и процветали. Но под конец Второй мировой они уже настолько опередили экономически всякую иную страну, что свободная торговля показалась вполне приемлемой и заманчивой. В те годы США сосредоточили в своих руках буквально половину всемирного богатства – что же, отлично, давайте введем свободную торговлю!
С одним условием… И условие оказалось весьма впечатляющим. Например, в феврале 1945 года Соединенные Штаты созвали всеамериканскую конференцию, на которой присутствовали представители всех северо- и южноамериканских стран, и где США, по сути, продиктовали обеим Америкам экономическое предписание, воспрещавшее экономический национализм в любых его разновидностях.
Все государства обеих Америк поневоле приняли принципы «чистого рынка», – а единственным исключением стали сами Соединенные Штаты, позаботившиеся о своей дальнейшей интервенции в чужую экономику – интервенции широчайшей, использовавшей приемы разнообразные. Так продолжалось на протяжении всех 1950-х годов, и США расходовали несметные средства из правительственных фондов, развивая основы собственной сверхсовременной экономики. Развитию немало способствовали здесь, в нашем университете: изобретали компьютер, создавали Интернет, микроэлектронику и многое иное – опять же, за государственный счет. Это длится уже десятки лет, получается, перед нами своего рода исключение из правила… Никакого экономического национализма никому не дозволяется – ибо только мы обладаем правом на него! – и посему создаем очень мощное государство, способное развязать интервенцию где угодно и обеспечить себе грядущую прибыль.
Так и происходит. Выйдите наружу, да прогуляйтесь по здешней округе, да поглядите на здания и названия. Везде одно и то же: везде фирмы, занимающиеся генной инженерией, либо крупные коммерческие компании, либо международные корпорации – отчего же все они здесь? Оттого, что питаются итогами проводимой здесь научной работы, оттого, что паразитируют на исследованиях, осуществляемых здесь преимущественно за государственный счет, – и на работе наших главных университетских лабораторий…
Ноам Хомский — американский лингвист, публицист, философ Ноам Хомский считается одним из наиболее влиятельных из ныне живущих интеллектуалов. Ярый и последовательный критик политической тирании, анархист Хомский анализирует роль государства от его истоков до современности и обозначает векторы его будущего развития. Он считает одинаково регрессивными идеологии государственного социализма и государственного капитализма, а государство будущего связывает с развитием либертарианства как логического продолжения идей классического либерализма.